Почему русская музыка не нужна за границей и что с этим делать
Николай Овчинников
03 Apr 2012
Статья о русской музыке на экспорт, опубликованная в последнем номере журнала «Афиша» дала, по сути, только пищу для размышления, не отвечая на главный вопрос: как быть. Gaude попытался на него ответить.
Вопрос о государственном финансировании можно снимать сразу. Тут вопрос даже не в коррупционной составляющей. Позитивные проекты, вроде «Сколково» и парка Горького показывают, что, в принципе, можно делать что-то стоящее, даже с учетом определенной доли «распилов». Вопрос в том, что государство не привыкло — и вряд ли когда-нибудь научится — обращать внимание на ту русскую музыку, которую принято считать модной. Мне тут вспоминается случай, рассказанный одним моим коллегой, побывавшем на «Селигере». Парень подошел к одному крупному госчиновнику с предложением о создании рок-фестиваля, который бы способствовал продвижению молодых групп. Чиновник отреагировал крайне негативно. Отмахнулся, будто рок-музыка — это реально что-то потустороннее. Отдельные увлечения, например, Суркова (пишет тексты), губернатора Ивановской области Михаила Меня (играет на гитаре) и президента Медведева (хотя бы знает и любит хард-рок), не дают никакого результата. Просто потому что иначе все уже давно было бы по-другому. Дмитрий Медведев мог бы после своей известной встречи с рокерами задуматься о создании позитивного музыкального образа страны. А Владислав Сурков мог бы не только ограничиваться проектами внутреннего пользования, а хотя бы попытаться сделать отличный пиар созданной им же вертикали: мол, смотрите, Путин у власти, зато у нас есть, например, Everything Is Made In China. Ну или хотя бы «Аквариум».
Примерное понимание нашего музыкального экспорта то ли в народном сознании, то ли в видении совета директоров гостелеканала
Сами группы в принципе не способны к продвижению самих себя по сути. Здесь все упирается даже не в русскую лень и древнерусскую тоску, а в то, что немногие могут себе позволить турне за несколько тысяч евро — придется пахать целый год и, видимо, ничего не кушать. Надеяться на частного инвестора тут тоже вряд ли стоит. Хотя бы потому что музыка — в отличие от хорошо продающейся живописи — занятие крайне рискованное. Здесь уже маловероятны эпатажные выходки (те же «Тату», скорее всего, смешно бы смотрелись на фоне той же Леди Гаги). Здесь практически не вероятны доходы от продажи альбомов (это уже проблема всей индустрии). Наконец, и доходы от концертов тут тоже могут быть маловероятны. Просто потому что непонятно, как можно убедить, например, француза, что, например, группа On-The-Go — это очень круто. Ну хорошо, даже с теми же Motorama, которые смогли съездить в Европу, история тоже выходит неоднозначная. Просто потому что русская музыка научилась быть глобальной, но до сих пор не придумала, как при этом привлечь не наших, готовых к любой диковинке, а, к примеру, тех же французов, у которых было уже практически все. Не говоря уже об англичанах, которые это самое «все» и производят.
Мне кажется — это, оговорюсь, исключительно мое мнение — в подобной ситуации сами мы не имеем практической возможности к созданию интереса к русской музыки. Утопическая, по сути, статья Александра Горбачева о том, что стоило бы нам, как скандинавам, заняться господдержкой, это подтверждает. Хотя бы просто потому что в Норвегии всем этим правительство занималось десятками лет. А в России любое построенное наспех сооружение — если это, конечно, не танки — как правило, буксует даже в бета-версии.
Но ответ на молчаливый и отчаянный вопрос «Что делать-то?» все-таки, как мне кажется, есть. И тут я вспоминаю статью Михаила Идова из «Большого Города», вышедшую в конце 2011 года после протестной волны и того, как «болотная» оппозиция неожиданно засветилась в итоговом номере журнала Time. Он там долго рассказывал о том, что Россия — и русская музыка, в частности — бывает интересна только в одном-единственном случае: в эпоху перемен. Не только потому что наша страна попросту оказывается в заголовках новостных выпусков, но и из-за того, что, как правило, эти перемены приводят пусть и не к тектоническим, но сдвигам в местной культуре. Сам термин «русская рок-музыка» в начале девяностых звучал столь дико, что на эту самую музыку просто хотелось посмотреть.
Борис Гребенщиков, как неудачный пример нашего музыкального экспорта
Посмотрели. Не понравилось. По понятным причинам: качество не очень, плагиата много, да и вообще — поют на непонятном языке. Сейчас, когда у нас есть, в принципе, достаточно широкий набор групп и исполнителей на экспорт: от Everything Is Made In China до «Краснознаменной Дивизии», от Дельфина до уже что-то пытающегося сделать «Мумий Тролля» — остается дождаться только одного. Момента, когда Россия станет страной перемен, страной, в которой есть не только «водка», «коррапшн» и «Путин», но и тысячи людей, которые создают новую, позитивную повестку дня. Причем настолько красивую, что ее можно спокойно показывать в каких-нибудь CNN. Остается только дождаться этого, увидеть, что мир — ну Запад, как минимум — взглянул в нашу сторону без ненависти, и выложить всех этих распрекрасных людей, которые с каждым годом становятся в нашем контексте все убедительнее, а с годами этот самый контекст и перерастают. Главное — не делать резких движений. А ждать вроде бы осталось не очень долго.
Everything Is Made In China, как возможный удачный пример нашего музыкального экспорта
Everything Is Made In China, как возможный удачный пример нашего музыкального экспорта
Комментарии: 0 от резидентов gaude.ru ВКонтакте Все