Внеплановые итоги года
Два с половиной года назад я пришел в Gaudeamus и написал первую большую статью. Речь там шла о волонтерах, которые — пока власти не могут или не хотят помочь горящим деревням — своими силами тушили пожары в охваченной огнем центральной России. По прошествии двух с лишним лет мне кажется, что та повестка дня, в которую я окунулся с головой в 2010 году, ни разу не изменилась. Разве что таблички на кабинетах больших московских домов поменяли местами. Разве что маразма стало больше, а действий — в сотни раз меньше. А волонтеры теперь не тушат леса, а спасают утопающих в маленьком южном городке — пока власти не могут или не хотят сами вызволить их из водного плена.
Тогда не было «болотного дела», зато был процесс над Ходорковским. Не было стрельбы в воздух в центре Москвы — была другая, прицельная, из травматического пистолета, на московских окраинах. Не было казаков — было движение «Сталь». Журналистов тогда не увольняли — их просто били, арматурой по голове (причем, простите за злую иронию, одних и тех же). Не было «слива протеста» — было его, протеста, практически полное отсутствие. Зато и тогда, и сейчас был постшансон, рюмка водки на столе и телевизор посреди сонной снежной пустыни. При всей стремительности нашей жизни мы, как пелось в одной хорошей песне, «променяли кеды на каблуки». Оставшись при этом в потасканном джинсовом костюмчике — выглядит убого.
Один хороший журналист говорил почти год назад, что нашему сытому поколению не хватает главного — исторического шанса, возможности почувствовать себя кем-то более важным, чем тебя малюют. Сейчас этого шанса не хватает еще острее, с маленькой поправкой — многие из нас считают, что он был упущен. И дело не в белых ленточках, оккупаях. Дело даже не в Путине, как бы того ни хотели иные из нас. Дело в том, что за последние лет пятнадцать мы научились менять имена посредь изящных словес — но не научились менять смыслы, которые нам придаются и которые мы сами вкладываем в те самые словеса. Всосали дискурс — и пережевываем. Хотя пережевывать уже давно нечего.
Ровно через месяц, слушая по телевизору все тот же неизбежный политический тенор, я подниму бокал, но не стану пить за успех нашего безнадежного дела. Нет никакого дела: ни нам — до них, ни им — до нас, ни нам — до нас самих. Я выпью за то, чтобы мне больше не пришлось писать этих строк. Еще за тех, кто не будет их читать — потому что пришел после последнего рабочего дня в этом бесконечном году, и просто хочет побыть с семьей. Еще за тех, кто не будет их читать — потому что сидит незнамо за что. А еще за волонтеров — уже то, что они есть, искупит многие — мои и ваши — грехи перед богом. Будьте счастливы.
